Рецензия на фильм Семь вуалей от Kickingrussian

Психологическая драма 2023 года «Семь вуалей» режиссера и сценариста Атома Эгояна («Помнить», «Пленница») онлайн смотрит на снятие травмирующих пластов в сознании молодой постановщицы, которая восстанавливает в оперном театре когда-то успешную оперу «Саломея» Рихарда Штрауса, и показывает замысловатый многослойный мир, исследуя в первую очередь меланхолию отчуждения у тех, кто решил заниматься творчеством. Интеллектуальность постановщика позволяет ему проецировать прошлое и настоящее Джанин (Аманда Сайфред, сериалы «Алая река» и «Переполненная комната») на такую провокационную тему неоднозначность между реальной жизнью и искусством, позволяя молодой женщине бороться со своим собственным тяжелым прошлым и запутанными связями с отцом и его другом-режиссером Чарли, представившим свою трактовку «Саломеи» двадцать лет назад. Характерно, что Эгоян, также ставивший эту оперу несколько раз, через героиню Сайфред рефлексирует на протяжении того следа, который должна оставить Джанин в знакомом ей спектакле, и стремится провести терапию ее примирения с болезненными воспоминаниями о художественных опытах папаши, снимавшего танцы дочери с завязанными глазами на ручную камеру в лесу. В режиссерской интерпретации главная героиня старается выбраться из марева наваждений, оставшихся у нее даже спустя много лет, когда ее образ дал находку для «Саломеи» Чарли, и борется со своими профессиональными разломами, в то время как ее семейные узы ослабевают и брак с Полом (Марк О’Брайен, «Последний экзорцист») дает ощутимые трещины. Заслугой Эгояна становится не столь очевидное на первый взгляд хитросплетение в нарративе эксплуатации согласия юной Джанин на смелые эксперименты, непонятные с точки зрения ребенка, и неуловимой пропасти между искренностью и обманом, которые через треснувшую оптику отношений не готовы давать простые ответы после сбрасывания покрывал с личности протагонистки. Вне всяких сомнений, взгляд постановщика за театральный занавес бодрит и пугает, когда резонирует с миссией, данной режиссеру Джанин в личном осмыслении трагической истории, где юная Саломея исполняет легендарный танец, чтобы получить в награду голову Иоанна Крестителя, что сразу же создает ощутимое напряжение между режиссером и руководством оперного театра, которое хочет сохранить первоначальное видение «Саломеи» Чарльзом. Конфликт, который формирует Эгоян по-своему очевиден – постановка имеет для персонажа Сайфред выходящее за рамки творческих разногласий личное значение, где травмирующие образы из детства постоянно дают о себе знать, однако роман мужа Джанин с сиделкой ее престарелой матери, чье слабоумие прогрессирует, только усугубляет тяжелые воспоминания об отцовском насилии из прошлого. Режиссура идеального шторма для протагонистки, личного и профессионального держит интригу и позволяет провести тонкий художественный эксперимент по исследованию характерных предубеждений, где поле нарратива очерчивают не только зыбкие промежутки между искусством и жизнью, но и этика художественной вольности в представлении Джанин материала «Саломеи». Поэтому «Семь вуалей» на фоне возвращения на сцену одиозной оперы выстреливают в нарративе сложным травматическим прошлым главной героини и драматизируют ее детские ужасы, присвоенные без ее согласия прежним постановщиком, которые порождают дискуссию вокруг художественных правды и заблуждений. Построение «Семи вуалей» Эгояном на почве подчинения страданий, взятых у невинного ребенка, творческим целям оперного режиссера заставляет задуматься о праве последнего слова в отношении того, как глубоко личный опыт Джанин дает вдохновение для использования ее метаний и страхов на большой сцене, что создает сильные впечатления в свете одержимости Саломеи Иоанном Крестителем и использования ей тела и танца как разменных монет для получения поцелуя. Превосходное использование постановщиком серых зон в нарративе позволяет говорить об эксплуатации и свободе воли, когда оказываются вместе секс и власть, и неявно связывая путешествие характера Сайфред с путешествием Саломеи через временные линии ленты идет разговор о цикличности травм, которые воспроизводят себя на протяжении поколений. Сложность параллелей Эгояна, который высказывается о двух женщинах, пытающихся вернуть контроль над своими телами и личными историями по тем каналам, где доминируют мужчины, сделавшие покорность Джанин и Саломе объектами своей похоти и вдохновения, далека от ожидаемого катарсиса или легких выводов. Дыхание амбивалентностей увлекает режиссера, который искушенно наблюдает за главной героиней, которая работает над формой и содержанием «Саломеи» и стремится не свалиться в яму моральной вины среди перепутанных вуалей искусства и жизни, насилия и мести, позволяя за почти клинической отстраненностью давать время от времени выход кипящим беспокойствам протагонистки, а не вспышкам озарений. Уход Эгояна от открытой эмоциональности усиливает дискомфорт и дает ленте пульс не столько при помощи слов, сколько при помощи жестов и взглядов, которые свидетельствуют о психологических глубинах, и помогают вспомнить такие его фильмы, как его «Хлоя» 2009 года, где Аманда Сайфред проявила чудеса дисциплины и не позволила себе скатиться в область истерик из-за тяжелого сценария. Работа постановщика с этой актрисой позволяет избежать чрезмерных реакций и искать тени травмы за ее непроницаемой маской Джанин, на которой пробегают проблески тоски, когда она пытается выстроить профессиональную уравновешенность с актерским составом оперы. Подкрепляя авторитет проекта несколько настоящих оперных певцов из канадской постановки Эгояна «Саломеи» появляются в кадре в качестве вымышленных версий самих себя, а Амбур Брейд и Михаэль Купфер-Радецкий высмеивают мир оперного закулисья вместе с документальным процессом работы над восстановлением оперы. Тревожность режиссера, который соединяет слои вымысла и подлинности создает уникальный взгляд на нюансы творческого процесса персонажа Сайфред, когда одна снятая вуаль открывает следующую, а роскошные визуальные эффекты ленты только оттеняют фрагментарность воспоминаний главной героини, вываливая ее психологическое беспокойство наружу от помпезной обстановки оперного театра до гнетущего детства Джанин. Работа художника-постановщика Филлипа Баркера тяготеет к немецкому экспрессионизму с его необычной геометрией и угрюмыми тенями на полотне во время спектакля, которые, кажется, окружают ежеминутно сознание Джанин и насмехаются над ней со всех сторон. Поэтому фильму «Семь вуалей» в итоге удается показать место, где за декадансом в репетиционных залах и на сцене скрываются ожидаемые многочисленные темные интриги за позолотой и пышностью, что позволяет создавать настолько многослойные угрозы для режиссера оперного спектакля с острым визуальным символизмом, который сталкивает под лучами софитов легенду Саломеи и пронзительность Джанин, чья боль отзывается в совершенно другой эпохе.