Рецензия на фильм Ласточка (на казахском языке с русскими субтитрами) от Kickingrussian

Дебютная драма «Ласточка» режиссера и сценариста Малики Мухамеджан онлайн смотрит на историю молодой казахской женщины, живущей вместе с мужем в бескрайней степи и томящейся от непонимания со стороны тех немногих, кто ее окружает, и крайне деликатно, без большого количества слов, высказывается об экзистенциальном ступоре, когда из ниоткуда появляется путешественник, способный изменить всю ее жизнь. Ориентированная на фестивальные фильмы, постановщица выстраивает универсальный нарратив для потерявшей ребенка Карлыгаш (Зухара Сансызбай, «Продукты 24»), которая в глазах остальных выглядит «странной», и ее мужа-коневода Ильяса (Елжас Рахим, «Про секс спроси у мамы», «ГОК»), чтобы в первом акте передать в большей степени передать атмосферу семейной драмы, когда под одной крышей живут люди, потерявшие любовь. У Мухамеджан такие отношения получают отпечаток фатальности несчастливого брака, в котором герой Рахима продолжает смотреть в сторону разбитной Айны (Толганай Талгат, «Мне тебя обещали», «КАШ»), продавщицы из местного дукена, призванную в сюжет изображать женщину с разбитым сердцем, материалистку, которая находится на значительном расстоянии от душевных нестабильностей главной героини. В режиссерской интерпретации предполагаемый любовный треугольник трансформируется в более сложную фигуру, когда среди степных просторов появляется француз Луи (Владимир Косиньи, «Ван Гог. На пороге вечности»), у которого сломался автомобиль по пути в Монголию. В подобной ситуации герой Косиньи, бегущий от самого себя становится очевидным триггером для статус-кво меланхоличной Карлыгаш, способной на английском изъясняться с пришельцем из иных миров. Так в работе Мухамеджан на первое место выдвигается вопрос свободы как таковой, ее невидимого воздуха, которого так не хватает протагонистке, застрявшей среди людей, не способных даже задуматься о природе ее тоски и душевного томления, что визуально диссонирует благодаря камере Артёма Исаева с бескрайними горизонтами пространств и на созерцательном фоне демонстрирует все признаки острой внутренней драмы. Очевидно, что те несколько дней, которые проведет Луи в гостеприимном доме, станут поворотными для персонажа Сансызбай. При помощи движений и симпатий к путешественнику постановщица выстраивает для главной героини возможность перехода незримой границы, когда разговоры, фотографии и симпатии превращаются для нее в возможность быть услышанной и, очень хочется в это надеяться, понятой при помощи того небольшого количества слов, которые она скажет Луи. Используя для своего фильма сновидческий концепт, Мухамеджан все время находится на небольшом расстоянии от героев, лишь иногда переключаясь на масштабные и живущие собственной жизнью на экране пейзажи степи. При этом «Ласточку»-Карлыгаш одолевают ощущения личной чужеродности даже среди тех, кто говорит на родном казахском, она чувствует себя красивой заложницей ожиданий Ильяса и находится во власти традиций. С одной стороны, режиссерский голос не выдвигает традиционных для подобных фильмов манифестов об освобождении, а с другой – запечатлевает героиню Сансызбай в состоянии внутренних разломов, когда прежняя жизнь и стабильный, налаженный быт проявляются как тяжелая гиря, притягивающая к месту. Само собой, Карлыгаш достойна чего-то большего посреди этой пустоты, и появление Луи взламывает этот саспенс медитативности, делая иностранца своеобразным катализатором для давно зревших решений, однако Мухамеджан предпочитает избегать ярких эмоциональных взломов для персонажей и настойчиво идет по пути освобождения протагонистки, которая целомудренно сближается с приезжим и не боится говорить с ним о том, что волнует. Такой аскетизм постановщицы создает место и пространство, где люди – это лишь затерянные посреди горизонтов песчинки с душой, жаждущей чего-то особенного и жаждущей найти такие же родственные души среди степной идиллии, что одиночество в раю – это скорее симптом, чем болезнь. Поэтому «Ласточка» готова воспарить над предсказуемостью и предначертанностью бытия, когда игру с желанием перезапустить судьбу провоцирует пришелец, и в степной умиротворенности пробуждается крайне точная мысль о том, что риск сжечь за собой мосты может иногда привести к настоящему счастью обретения себя.